Каждая история выживания и спасения из Мариуполя открывает новые подробности ужасов, совершаемых Россией в Украине в XXI веке.
В первые дни войны русские войска окружили Мариуполь и начали неизбирательные обстрелы города из тяжелой артиллерии и самолетов.
В домах исчезли вода, электричество, газ и связь. В 10-градусный мороз люди круглосуточно прятались в подвалах и готовили еду на костре. Тела погибших мирных жителей долгое время оставались на улицах, похоронить их в промерзшей земле под постоянными атаками с воздуха было сложно.
Договориться об эвакуации из Мариуполя не удавалось. Те, у кого уцелели машины и был бензин, под обстрелами отправлялись из города на свой страх и риск через многочисленные блокпосты российских военных.
Город-порт с полумиллионным населением практически стерт с лица земли, число погибших жителей достигает десятков тысяч.
“У меня умерли две собаки, бабушка Галя и любимый город Мариуполь”. История детского дневника, который возмутил страну
Многие украинцы с Востока Украины попадают в эпицентр военных действий уже во второй раз.
Ирина Страмоусова сбежала от войны на Донбассе в 2014 году. За несколько дней до нападения России она приехала в Мариуполь помочь маме мужа, которая тяжело заболела ковидом. Выехать из окруженного города Ира, ее муж и 10-летний пасынок не смогли.
Женщина рассказала BBC News Украина, как семья выживала в городе без воды, тепла и связи под непрерывной бомбардировкой. Ирина также делится пережитым на своей Facebook-странице, она говорит, что эта история прежде всего о мужестве и невероятном тепле людей.
Я никогда не жила в Мариуполе, но хорошо знала город, мой муж был там, там жили его родители. В 2014 году мы уехали из Донецка и так случилось, что с тех пор ни разу не были в Мариуполе.
Мы оказались в нем за несколько дней до войны, потому что мама мужчины сильно заболела. У нее была тяжелая ковидная пневмония, ее положили в больницу.
Мы приехали с мужем и нашим младшим сыном на машине из Одессы.
О войне я узнала из новостей утром 24-го. Мы заправили машину, но уехать из города не могли, потому что мама мужа была очень слабой.
На следующий день стали слышны обстрелы, однако, мариупольцы вообще реагировали спокойно, многие говорили, “нас таким не испугаешь, мы это слышим с 2014 года”.
Муж должен был остаться с мамой, а я сама с 10-летним ребенком уехать решилась.
А уже 28 февраля это было сделать невозможно. Когда мы увезли маму в больницу после выходных, на блокпосту возле “Метро” нас не пропустили украинские военные. Я поняла, что город в блокаде.
Появились очереди в супермаркетах, паника, а затем магазины начали грабить. Это меня очень поразило. Еще и бомбардировки как таковой не было, а магазины разносили. Люди хватали не только еду, но и алкоголь, бытовые вещи. Это было очень неприятно.
Вода
Первой исчезла вода. Сначала она пропала в квартире и перебралась в детский сад рядом, в подвале которого всегда была очередь. В какой-то момент мне показалось, что это бесконечный источник – каждый раз очередь в десятки ведер в темноте, а вода не заканчивается.
Но кончилась и она. В ход пошла вода из системы отопления соседнего подъезда, затем нашего. Питьевую воду хранили отдельно. Когда кончилась и она, научились делать “алхимию” на костре, превращая техническую воду в питьевую.
“Алхимию” я производила как минимум в течение пяти минут, потому что источник эпидемии кишечной инфекции в подвале мы так и не нашли. Понос, рвота и температура обошли всех жителей подвала из самой маленькой девочки и по кругу. Снова требовалась вода, много воды.
Смелые люди ходили к источнику в нескольких километрах от дома. Под обстрелами и холодом. Мой муж тоже ходил. И тогда в доме появлялось что-то несколько ценнее самого дорогого шампанского. Эта вода нас спасла.
Было и колдовство. Хрупкий мартовский снег легко сметался с утренней улицы, с лавки. В темной ванной я всегда включала фонарик, чтобы точно убедиться в каком из ведер я смогу помыть руки, снег мог подкинуть неприятный сюрприз.
Помыться мы смогли впервые только в Бердянске. Зубы чистили, а искупаться было невозможно. У меня руки потемнели от въевшейся в кожу грязи, они были другого цвета выше рукава.
Холод
Март оказался очень холодным. Настоящая зима – морозы и ледяной ветер. На улице ночью – минус десять, в квартире – минус два.
Стены в квартирах за первую неделю войны стали картонными. Когда молодежь ушла в подвал, бабушки остались в межквартирных тамбурах. В нашем тамбуре бесконечными днями и ночами сидели четыре бабушки и наш дедушка. Они говорили, пели песни, вспоминали молодость, пили чай.
Бабушка Рая и бабушка Валя ночью спали сидя у входа, закутанные, как призраки, в одеяла, положив головы друг другу на плечо. Наши постовые. В непроглядной темноте – серьезное препятствие. Мне сложно было принять решение, кого из них лучше будить, чтобы не испугать.
Так они и остались вдвоем в квартире Раи. Говорят, “не пропадем, все будет хорошо”. Я недавно узнавала, все хорошо. Я не перестаю думать о них все время.
Еда
Когда исчез газ, мой сын стал ответственным за костер. После нескольких громких дней в укрытии мужчины радостно и вдохновенно срубили сухой тополь. Это был первый день, когда смущенные и испуганные люди вышли друг к другу из квартир и стали знакомиться.
Дерево свалили, распилили бензопилой, и мы смогли заготовить дрова.
Мой десятилетний сын никогда не приходил со своей работы голодным. Он бережно подкладывал дрова в костер, на котором в черной закопченной кастрюльке жарилось, варилось и вкусно пахло. Его всегда угощали и хвалили от души.
Готовили гречку, рис, макароны. Дома у родителей мужа были соленья, варенье. У соседей консервы. Варили большую кастрюлю супа на несколько квартир.
Мы не голодали, конечно, но я еще не могу наесться хлебом и картошкой, у нас их не было.
Самолеты
Я живу на войне почти три недели и не могу поверить. Я готовлю на костре, перебежками передвигаюсь в подъезде, от стенки к стенке, курю с Наташкой с третьего этажа. Мы плачем поочередно друг другу в плечо, как в детстве, делимся тайнами, пытаясь рассказать обо всех ребятах, которые нравились за последние 30 лет.
Ночью во время сильного обстрела, на который из подвала было уже плевать – бежать все равно некуда, мы все же почувствовали, как дом подпрыгнул. Все дома рядом подпрыгнули.
В соседнюю 14-этажку попала авиабомба. Утром кто-то смелый увидел и рассказал, что произошло. Половина дома исчезла, стоявший рядом киоск полетел в небо и остался висеть на дереве.
После этого, услышав гул самолета, мы сразу прятались. Как в кино о войне. В черно-белом кино. В черно-белом марте. Ледяном и жестком.
Среди задымленного сигаретами и костром подъезда однажды прозвучало то, что заставило меня мгновенно понять, что происходит.
Летел самолет. Он сбросил бомбу на драмтеатр, в котором прятались люди, мариупольцы, беженцы из Сартаны и Волновахи, рядом с которым на асфальте большими белыми буквами было написано “дети”.
Прямое попадание авиабомбой. Тысячи людей. Выжили только те, кто были под сценой. Мало. Я никогда не прощу россиянам драмтеатр. Часть меня осталась в этом обугленном доме.
Если бы не авиация, Мариуполь выстоял бы, они бы не зашли в город. Я видела осколки от авиабомб, они толщиной в руку. Когда в дом рядом с нами попала авиабомба, половины от него не осталось.
Я надеюсь, что мне не придется попасть в бомбоубежище еще раз. А уж если придется, то никогда в общее. Лучше – свой подвал.
Подвал
Первое время в подвале было не так холодно. Мы выбрали одну комнатку, в которой впоследствии находились 12 человек. Мы снесли туда все теплые вещи. Мужчина нашел дверь, на которой мы спали с сыном.
В подвале было спокойнее, чем дома. Мы разговаривали с соседями, играли в карты. Освещали сначала свечами, а затем лампадками, которые делали из ткани и растительного масла.
Я почти не выходила из нашего двора. Только один раз мы узнали, что где-то в соседнем квартале принимает “Киевстар”. Мы побежали туда позвонить моей маме и старшему сыну, которые не знали, живы ли мы вообще.
Были дни, когда мы вообще не выходили из подвала из-за мощных обстрелов. Однажды мы все в подвале заболели ротавирусом. Сначала дети, затем взрослые. Сыну было плохо, его тошнило, и мы постоянно бегали в квартиру в туалет, а это было очень опасно.
Смерть
Большинство людей погибали от осколочных ранений, когда стояли в очереди за водой или готовили еду у дома.
Муж из соседнего подъезда погиб, когда вышел за водой с чайником. Он так долго и лежал с чайником.
Соседи решили похоронить его и просили помочь вырыть яму, потому что земля была очень промерзла. Женщина-юрист из нашего подъезда сказала, что этого нельзя делать, ведь документов, свидетельства о смерти нет.
Но потом его все равно похоронили, как и многих других людей, прямо на улице.
Когда в наш район зашли россияне и днровцы, стало тише, обстрелы были далеко, и я начала выходить со двора, ловила телефонную связь.
Всюду были тела людей, которые никто не убирал. Лишь некоторые из них были завернуты, и я думала, что это, может быть, о них позаботились родственники. Россияне не считали погибших, не собирали документы, не хоронили людей.
Для подсчета погибших в Мариуполе можно брать примерно цифры и умножать их на любую цифру больше единицы. Никто никого не считал. Не прикрывал и не прятал сразу, не собирал документы. Люди просто лежали на улицах, а мы их обходили.
Бегство
Когда в нашей части города обстрелы снизились, мы начали обсуждать с соседями выезд. Наша машина уцелела и у нас был бензин, который мы успели заправить в первый день войны.
Нас собралось сначала семь машин, потом к нам присоединились люди. В конце концов, мы ехали в колонну в 18 автомобилях.
Улицы, по которым мы выезжали из города, были полностью разбиты, каждый второй-третий дом разбомблен и выгорел, сожжены автобусы и техника. Очень страшно.
Когда мы выезжали из Мариуполя, у российского блокпоста было также много мертвых людей. Они были в машине, которая стояла в нескольких метрах от блокпоста, и на земле.
Российские военные ходили мимо, не обращая на них внимания. Эти люди в форме казались мертвее мертвых, потому что это была их реальность.
Когда были обстрелы, далеко не все люди в многоэтажках прятались в подвале. Мы знали, что город сильно пострадал, но то, что мы увидели, не представлялось.
Мы ехали в Бердянск 12 часов. У нас совсем не было еды, держались все время на крекерах. Переночевав в Бердянске, на следующий день мы выехали в Запорожье.
Эта часть пути была очень тяжелой и опасной. Было много русских военных, чеченцев, танки с отметками V, разбитая техника и мины на дорогах.
Уже под Запорожьем нам пришлось свернуть с дороги, чтобы объехать разбитый мост. Мы поехали через село Каменское, которое буквально сравняли с землей. Людей там не было, только животные бродили среди разрушенных домов и сожженных машин.
Вдруг наша колонна остановилась, на дороге была растяжка, и пришлось вызвать ГСЧС из Запорожья. Люди с детьми начали выходить из машин, все уставшие, половина авто без окон, дети завернуты в одеяла, отходить за обочину нельзя из-за мин.
В конце концов мы добрались до Запорожья, увидели украинские флаги и услышали украинский язык. Мы успели заправиться и поехали дальше на Днепр.
Жизнь
Я думала раньше, что умереть не страшно, и, возможно, это не последняя наша реинкарнация. Но в Мариуполе я поняла, что я хочу жить. Мне очень хотелось, чтобы никто не умирал.
Я много общалась с людьми, многое за ними наблюдала. Я хотела плакать – плакала, хотела кричать – кричала. Наверное, это помогло мне не сойти с ума.
Больше всего эта история – о людях. Я буду помнить их всю жизнь, хотя знала всего несколько недель. Я увидела очень много человеческих отношений, много человечности.
Ирина с сыном уехали за границу, ее муж ушел в армию. В ее доме в Ирпене жили русские солдаты, но дом уцелел.
Спасибо!
Теперь редакторы в курсе.