Анна приехала в Запорожье из Донецка со своими детьми. Сейчас женщина работает на мобильной кухне в логистическом хабе. С этой целью ей пришлось пройти курсы переквалификации, ведь в мирной жизни она работала в банковской сфере.
Об воспоминаниях, как оккупанты захватывали Донецк, бегство из оккупации и эвакуации в Запорожье Анна рассказала корреспондентам Общественного.
Анна рассказывает, что ее личная встреча с войной началась в марте 2014 года. Тогда оккупанты заезжали на территорию Украины ночью, чтобы их никто не видел и не слышал. А уже в мае 2014 года девушка впервые увидела тех же “зеленых человечков”. Кстати, именно тогда в Донецке готовились к выборам, Анна работала в одном из избирательных штабов:
“Они ворвались в наш штаб и вынесли все, что было: документы, технику, а нас вывели на улицу, где уже было +30 градусов, и мы сидели под автоматами около 8 часов. Потом нам начали звонить из домов людей, которые были в штабы и рассказывать, что начались похищения”.
Анна говорит, среди похищенных был и владелец помещения, в котором размещался штаб: “Куда-то вывезли и его не было 2-3 месяца. Никто не знал, что с ним, где он находится, жив ли. Нашего руководителя штаба, молодой мальчик, лет 23, его неделю пытали, а затем выбросили с мешком на голове возле него дома. Ко мне приходили оккупанты на работу и требовали, чтобы я ехала с ними в комендатуру. Я, конечно, отказывалась”.
Тогда, говорит переселенка, оккупанты похищали людей ради выкупа. Держали их месяцами в плену, чтобы получить выкуп или потребовали переписать движимое и недвижимое имущество: “У нас паренек работал на металлоломе и у него была прописка из западной части страны. Они его арестовали и пытали только за прописку, только потому, что он был с запада Украины”.
Младший брат Анны окончил Донецкий военный лицей и работал в военизированной охране в Энергодаре, а затем в Киеве. Когда начались военные действия в Луганске, после очередного ракетного обстрела, он с другом поехали забрать в безопасное место дядю, которому потребовался уход:
“Когда они приехали, оккупанты сразу на железнодорожном вокзале арестовали их. Из-за многих знакомых и кучу звонков мы смогли добиться, чтобы их внесли в список пленных на обмен. Но нам сказали четко, если они там останутся, им инкриминируют “помощь украинской армии”, а это статья для расстрела, одним словом, смерть”.
Через три месяца ежедневных обещаний порогов кабинетов самопровозглашенной власти Луганска, матерям ребят удалось их освободить, вспоминает женщина:
“Только же вытащили не здоровых, мужественных ребят, которыми они были до плена, а “мясо”. Ребята были фиолетовые от синяков, внутренние органы отбиты. Они рассказывали, что днем их лечили, а ночью целенаправленно забивали до смерти. Очень много” времени понадобилось, чтобы реанимировать их физически, а вот морально они еще не пришли в себя”.
Анна вспоминает, что однажды на работе предложили выехать в Киев и продолжать работать в банке. Возник выбор: ехать или оставаться в городе, где продолжаются уже активные боевые действия. Девушка решила, что нужно ехать и спасать детей:
“Мы ехали под обстрелами: сначала на Дружковку, а потом поездом в Киев. Конечно, пока ехали по оккупированной территории, на каждом блокпосте были постоянные проверки. Это был ужас. В Киеве я поработала и перевелась в Энергодар. И вот снова, уже второй раз” пришлось уехать”.
Женщина говорит, что при переезде в 2014 году тяжелее всего было старшему ребенку. Мальчик проходил реабилитацию после этого в течение года:
“Он не мог забыть те звуки, потому что 1,5 месяца сидели в подвалах. Я никогда раньше не видела, чтобы люди сносили кровати, холодильники в подвал, где бегают крысы. Я никогда не видела в магазинах пустых полок, где лежала какая-то мелочь картофель, который курам дают. И такой картофель я меняла на гели для душа, шампуни”.
Сейчас, говорит Анна, дети понимают, что во время тревоги всем нужно бежать в коридор и не выходить к отбою. Родители женщины до сих пор остаются в оккупации: “Уже много лет они там, в оккупации. Оккупанты отключили мобильную связь, поэтому держим связь только через интернет. Родители рассказывают, что никто не хочет видеть оккупантов, но те, кто там остался, должны молчать ради своей жизни. Те , кто имел на тот момент возможность уехать, уехал и, конечно, преимущественно пожилые люди остались”.
Спасибо!
Теперь редакторы в курсе.